На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
29-летний Александр Пушкин, огорченный отказом первой красавицы Москвы Натальи Гончаровой уезжает на Кавказ, где пишет эти стихи. В Тбилиси, или как было принято тогда называть – Тифлисе, Пушкин был две недели – с 27 мая по 10 июня 1829 года. Был замечен не только на приемах, но и совершал неприемлемые для его положения поступки – бродил по базарам, играл с мальчишками, ходил в серные бани и (о, ужас!) покупал здесь, на этой площади груши и поедал немытыми. Тбилиси тогда уже был превращен в гарнизонный город армии Российской империи, намеревавшейся захватить не только Кавказ, но и покорить Персию и Турцию. Само собой, по русской традиции, большинство улиц возводимых домов в современных районах Сололаки и Мтацминда были названы именами генералов и высоких царских чиновников. А влюбленный и отвергнутый поэт искал возможность отвлечся от своей грусти. Всего лишь. И опять же по русской традиции, лучшее отвлечение – уехать на войну.
Можно по-разному относится к литературному дарованию Пушкина, но то, что он был пропагандистом завоевательных войн Российской империи – вне сомнения. Когда Пушкин вернулся с Кавказа, Фаддей Булгарин писал в своей газете «Северная Пчела»: «Александр Сергеевич Пушкин возвратился в здешнюю Столицу из Арзрума. Он был на блистательном поприще побед и торжеств Русского воинства, наслаждался зрелищем, любопытным для каждого, особенно для Русского. Многие почитатели его Музы надеются, что он обогатит нашу Словесность каким-нибудь произведением, вдохновенным под тенью военных шатров, в виду неприступных гор и твердынь, на которых могучая рука Эриванского героя водрузила Русские знамена».
Пушкин во время поездки пользовался полным вниманием Эриванского героя – генерала Паскевича, который, при прощальном визите поэта, 21 июля 1829 г. в Эрзеруме, подарил ему турецкую саблю, а Пушкин в ответ посвятил ему строки в стихотворении «Бородинская годовщина»:
"Могучий мститель злых обид
Кто покорил вершины Тавра
Пред кем смирилась Эривань
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.
Пушкина называли поэтом при войске, по-нашему – пропагандистом. Телевидения тогда не было, радио – тоже, газеты выходили редко и единственным способом воспеть завоевания – писать хвалебные поэмы. Впрочем, Паскевич наиболее искренним оказался уже после гибели поэта, написав письмо Николаю I, в котором есть такие строки: «Жаль Пушкина, как литератора, в то время когда его талант созревал; но человек он был дурной». Тоже – российская традиция – возвеличивать и унижать, одновременно... a propo...
